«Пусковым механизмом стал ковид». Медики основали независимый профсоюз «Панацея»: зачем и как он будет работать?
Летом и осенью 2020 года работники из разных сфер стали выходить из официальных профсоюзов — в знак протеста и несогласия с происходящим в стране после президентских выборов. Одними из самых активных оказались медики. Недавно они объявили о создании своей независимой организации «Панацея». «В прошлом году мы впервые осознали, что функция профсоюза не в том, чтобы подарить конфеты к Новому году, а в защите наших прав», — говорят врачи, которые ушли из официального профсоюза и вступили в независимый. С какими главными проблемами в своей работе они сталкиваются и каким образом планируют их решать? Об этом — в материале TUT.BY.
Почему медики стали уходить из официального профсоюза?
Дмитрий Маркелов — хирург с 26-летним стажем. Практически столько же, говорит врач, он состоял в Белорусском профсоюзе работников сферы здравоохранения.
В августе прошлого года он подал заявление на выход из организации. Так же, по его словам, поступили около 60 его коллег из МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии.
— Основной причиной явилось то, что в конфликт с позицией официального профсоюза вступили принципы профессиональной этики, — рассказывает Дмитрий. — Это стало последней каплей.
По словам Дмитрия, и раньше его коллеги по клинике выходили из профсоюза, но для себя он не считал это важным, поскольку «не хотелось портить отношения с руководством».
— Вроде как мы коллеги, все нормальные люди. Но после 9 августа я не мог оставаться в этой организации.
Дмитрий говорит, что у этого решения был накопительный эффект, на который наслоились «пусковые триггеры»: эпидемия COVID-19 и отношение профсоюза к августовским событиям в Беларуси.
— До недавнего времени мы, медики, думали только о своих профессиональных обязанностях. Профсоюз воспринимали как организацию, которая дарит конфеты к Новому году, организует какие-то спортивные мероприятия или предлагает билеты в театр за полцены. Нарушением норм трудового законодательства интересовались единицы — принципиальные люди, к числу которых я себя не относил. Но после мне пришлось почитать многие законы, узнать, что такое коллективный договор и для чего его подписывают, изучить Трудовой кодекс: сколько мы можем работать, как должен оплачиваться наш труд и так далее. И у меня, естественно, возникло много вопросов.
Одним из «пусковых триггеров» лично для Маркелова стало то, что врачей, по его словам, вынуждали и продолжают вынуждать искажать статистику по коронавирусной инфекции.
— Это вызывает серьезный внутренний конфликт и идет вразрез с профессиональной этикой. После первой волны эпидемии «рана» еще была свежа, и на нее наслоились президентские выборы. Да, они не имеют прямого отношения к медицине, но в жизни ты не только врач, но и гражданин. Кто-то был независимым наблюдателем на выборах, у кого-то наблюдателями были знакомые. Все видели, как считали наши голоса. И третьим пусковым механизмом стало насилие, которое случилось после президентских выборов. Опять же первыми с его последствиями столкнулись врачи. И опять услышали ложь о травмах, пострадавших. Все вместе это сложилось, и произошла ситуация, с которой за 26 лет работы я не сталкивался. Не ожидал, что будет такой массовый исход из профсоюза. Если раньше это были единицы, то сейчас — не менее 60 коллег. Я говорю исключительно о своем медучреждении. Мы долго работали за небольшие деньги, дежурили сверх всех возможных норм. Но когда нас стали принуждать обманывать, утаивать, закрывать глаза на все, что происходит, это вызвало еще большее возмущение. Вот это понять не получилось.
С августа 2020 года прошло восемь месяцев. За это время медики, которые вышли из официального профсоюза, решили объединиться и основать собственную организацию, с помощью и в рамках которой они намерены отстаивать свои трудовые права.
Чем будет заниматься независимый профсоюз и как он намерен решать проблемы?
«Панацея» заявила о себе в конце марта 2021 года, когда стала отраслевой организацией в структуре «Свободного профсоюза Белорусского» (СПБ).
— Новые профсоюзы в нашей стране не регистрировались очень давно. «Панацея» не питает иллюзий, что при текущей общественной ситуации нас зарегистрируют как отдельный профсоюз. Поэтому приняли решение, что будем работать внутри уже зарегистрированного профсоюза с перспективой отделения, — объясняет Станислав Соловей, акушер-гинеколог 3-й клинической больницы Минска. — Пока решено действовать в едином ключе с СПБ, поскольку наши цели совпадают.
Почему «Панацея»? Станислав говорит, что медики долго искали название, которое бы ассоциировалось с темой здравоохранения и защиты их трудовых прав.
— Был хороший вариант «Дапамога», но, к сожалению, это название уже занято Белорусским Красным Крестом. Прошло несколько раундов голосования, этот вопрос долго обсуждали. В итоге выбрали «Панацею». Хотя, как шутят в нашем сообществе, мы ее не предлагаем.
Независимый профсоюз медиков ставит перед собой несколько целей, рассказывает Станислав. Во-первых, юридическую защиту медработников, во-вторых, улучшение условий труда, в-третьих, повышение его оплаты.
— По моему мнению, у нас как работников очень мало механизмов защиты своих прав. Сейчас медики не защищены ни от желания начальства продлевать или не продлевать контракт, ни от многих других моментов. Ведь медицина — очень специфическая сфера деятельности, где очень тонкая грань между врачебной ошибкой и осложнениями, которые были, есть и будут, к сожалению. На сегодня любая нежелательная реакция после операции может быть расценена как твоя ошибка. Хотя, например, из тысячи случаев аппендэктомии будет один-два, после которых разойдутся швы — и этого не избежать, как бы качественно ни сделал свою работу хорошо обученный хирург. Пациенты не машины, и не все так просто устроено в организме. Но эти осложнения могут поставить тебе в вину. И это очень легко подать как врачебную ошибку с последующими проблемами: лишением права работать, выплат и так далее.
Еще одна задача, которую ставит перед собой «Панацея», — повышение оплаты труда.
— Обычно для определения среднего заработка в медицине берут в расчет работу на полторы ставки. То есть ты работаешь в полтора раза больше, но это показывается как средняя зарплата, что, естественно, является искажением реальной ситуации. Расчет почасовой оплаты показал бы совершенно другую картину. Плюс есть очень много более локальных вопросов: и по обучению, и по построению системы здравоохранения, которая, очевидно, нуждается в реформировании.
Станислав Соловей говорит, было бы глупо и наивно заявлять о том, что молодой независимый профсоюз в силах решить проблемы, которые накапливались в сфере здравоохранения годами. Врач считает так: первое, что необходимо сделать, — озвучить проблемы.
— У членов «Панацеи» нет иллюзий, что вот мы объединились — и сразу дадим готовое решение. Мы понимаем, что любые реформы в здравоохранении невозможны в отрыве от экономического блока, социокультурных моментов. Но они давно назрели, и молчать об этом дальше невозможно.
— Какие проблемы ваша организация хотела бы и в силах решать прямо сейчас?
— В своей деятельности «Панацея» не затрагивает общественно-политическую ситуацию в стране. Мы работаем сугубо в рамках наших отношений с работодателем. Если у кого-то из коллег появляются проблемы с перепрофилированием, невозможностью пройти переподготовку, сдать на категорию — все это будет решаться по мере обращения к нам.
Например, на данный момент существует относительно вольная трактовка того, как выплачиваются надбавки за работу с пациентами с COVID-19. У нас есть юристы, которые могут проконсультировать и помочь разобраться с этими моментами.
Возможные перебои с поставками средств индивидуальной защиты, непродление контрактов, увольнение сотрудников, переработки и колоссальные нагрузки на медицинский персонал — это все тоже попадает в сферу интересов нашей организации.
Станислав Соловей подчеркивает, что профсоюз работает «исключительно в правовом поле, по законам нашей страны». Решать проблемы, которые могут возникнуть у коллег-медиков, они намерены в первую очередь через оказание юридической помощи.
— В Беларуси уже есть профсоюз работников системы здравоохранения. Он существует более 20 лет, и у него достаточно ресурсов, чтобы решать подобные проблемы. Почему, на ваш взгляд, они все еще не решены?
— Приведу простой пример. Трудовой кодекс запрещает медикам работать 32 часа подряд, поскольку это небезопасно и для здоровья врача, и для самого пациента. К сожалению, мы привыкли так работать, и многие воспринимают это как норму. В том числе и профорг клиники, который согласовывает графики со сменами в 32 часа и ставит под ними свою подпись, хотя это — прямое нарушение трудового законодательства. Мы работаем сверх нормы, но в этом не видят никакой проблемы — наоборот, преподносят как благо.
Я помню недовольство дальнобойщиков и компаний, которые занимаются грузоперевозками, когда для них стали лимитировать максимальное время, сколько они могут находится за рулем. За нарушения их жестко штрафовали, и воспринималось это нововведение в штыки, потому что люди теряли деньги. Но это было сделано не только для защиты самого водителя, но и для людей на дороге. Если человек теряет контроль над машиной, это катастрофа. Равно как и врач: если он допустит ошибку на 30-м часу работы, мне кажется, никому не станет легче, если потом это объяснят тем, что у него такой график.
Сейчас можно найти много научных работ, в которых исследуется, сколько времени человек может работать без потери внимания, в какой момент увеличивается частота неправильных действий и принятых решений. Их нужно учитывать.
Насчет профсоюза работников сферы здравоохранения — ни разу не слышал, чтобы за последний год он заступился за врачей, с которыми не продлили контракт. Или чтобы встал на защиту Артема Сорокина. Можно, конечно, уходить от ответственности и говорить, что этот вопрос лежит в юридической плоскости, профсоюз здесь не имеет права вмешиваться, но можно ведь просто высказать свою позицию, что высококлассный специалист несколько месяцев находился за решеткой, в то время как он мог лечить людей. Профсоюз в любом случае мог бы прокомментировать, чтобы эта ситуация не повторялась.
Нам иногда звонят по телефону в больницу, спрашивают, как себя чувствует человек после операции. Но по сути мы не можем даже подтвердить, что у нас есть такой пациент, что он обращался за помощью. Ведь невозможно проверить по телефону: это родственник, у которого есть юридическое право запрашивать такую информацию, или просто сосед? Соответственно, формально по этому пункту можно привлекать к ответственности всех специалистов реанимации, хирургов.
Для себя я нашел единственный вариант: прошу успокоиться и говорю, что со всеми пациентами в нашем отделении все хорошо. Но, по сути, этот момент — большая юридическая дыра.
— Одна из проблем, которая на виду даже у тех, кто не имеет отношения к сфере медицины, — непродление контрактов врачам, которые высказывают свое мнение. Как этому можно противостоять, на ваш взгляд? В силах ли профсоюз что-то с этим сделать?
— Формально у работодателя есть полное право не продлить работнику контракт, как и у самого работника, если он не хочет работать дальше. Вроде все по закону, но на практике… Без глобального реформирования системы я не вижу выхода из сложившейся ситуации. Условно говоря, если человек отработал в клинике 3−5 лет и он не имеет дисциплинарных взысканий, почему бы не заключить с ним бессрочный контракт, если он этого хочет? Так он защищен от желания работодателя продлевать или не продлевать контракт.
Если убирать всех недовольных, система просто сломается.
И так во многих организациях здравоохранения медики работают с колоссальными перегрузками. И потеря каждого сотрудника, которому не продлили контракт, фатально увеличивает нагрузку на других. Хуже всего, что вымываются медработники среднего возраста. Молодой врач в 23 года вряд ли в состоянии работать автономно. Ему еще нужен наставник, который будет обучать, страховать. Заткнуть дыру выпускниками университета можно, но это сильно ухудшает качество оказания медицинской помощи, что может стоить пациенту здоровья. Плюс сейчас сильно увеличился отток медицинских кадров за границу, что, на мой взгляд, принимает катастрофические масштабы.
— По чему вы судите об этом, кроме общих наблюдений?
— Например, можно просто посмотреть на выпускников моего курса. Многие переехали еще до событий 2020 года в поисках лучших условий работы и оплаты труда. А можно просто взглянуть на состав студентов на курсах немецкого языка — там будет огромное количество медицинских работников.
Даже с учетом локдауна в Европе и закрытых границ идет приличный отток кадров. А что будет, когда границы откроются? Большинство наших контрактов заканчиваются в августе. Да, мы получим большое количество выпускников университетов. Но их еще нужно учить. Вопрос: кто будет этим заниматься?
Сейчас учить иностранный язык стали люди в возрасте 40−45 лет, у которых уже есть семьи, дети. Одно дело, когда мы говорим о переезде специалиста, который три-четыре года назад окончил университет. Но когда об этом задумываются люди, состоявшиеся в жизни и профессии, высококлассные специалисты… Тенденция очень нехорошая.
За последний год медики с незавидной регулярностью подвергались репрессиям. Истории с Артемом Сорокиным, Владимиром Мартовым, которая еще неизвестно чем закончится, не добавляют оптимизма.
— На ваш взгляд, какие условия должны быть созданы для медиков, чтобы они не задумывались о переезде?
— Я в этом плане плохой пример, чтобы судить по себе. Я фанат своей работы, мне очень нравится оперировать, для меня это как оплачиваемое хобби.
В любом случае у человека должно быть чувство уверенности в завтрашнем дне и понимание, что у него есть защита, что любая необоснованная жалоба пациента не обернется серьезными проблемами. Одно дело, когда ты сделал что-то неправильно — и должен отвечать за свои действия. И совсем другое, когда что-то случилось не по твоей воле. Почему мне нравится система медстраховок? Даже если врач ошибся, это автоматически не означает, что его нужно лишать возможности работать. Да, финансовые последствия он должен понести, но лишать профессии? Мы теряем специалиста, а это ограниченный ресурс в текущих реалиях.
Адекватная оплата труда — актуальный вопрос для всей страны. Режет глаза, когда предполагаемый заработок в вакансиях по поиску медсестры или фельдшера сопоставим с оплатой труда продавца и водителя. Я ни в коем случае не принижаю значение любой из профессий, но дифференциация все-таки должна быть, поскольку уровень ответственности другой, как и время, затраченное на подготовку такого специалиста.
По словам Станислава Соловья, членство в независимом профсоюзе не является публичным. Если медработник не хочет афишировать этот момент перед работодателем, он может этого не делать. Сколько человек на данный момент вступило в «Панацею», врач сказать не может. Известно, что в нее на данный момент входят медицинские работники из РНПЦ онкологии и радиологии имени Александрова, РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии, МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии, 3-й городской клинической больницы Минска.
— К сожалению, есть случаи, когда работодателю становится известно о членстве в «Панацее», и тогда это оборачивается ультиматумом: либо ты пишешь заявление по собственному желанию и уходишь по соглашению сторон, либо прекращаешь всякую деятельность и дорабатываешь до конца контракта, либо тебя увольняют с такой записью в трудовой, что дальнейшее трудоустройство оказывается под вопросом.
— Угрозы и ультиматумы за членство в организации, которая помогает отстаивать и защищать трудовые права?
— Формально никаких угроз нет. Но вот, например, за факт подписи открытого обращения после приговора Артему Сорокину во многих клиниках пошло откровенное давление на сотрудников. Насколько мне известно со слов коллег, в некоторых организациях их вызывали на разговор с начальством, где-то звучали завуалированные угрозы, кое-где пугали увольнениями и даже Комитетом госбезопасности.
Белорусский профсоюз работников системы здравоохранения считается независимой организацией, которая защищает наши права перед работодателем, но почему-то фамилии подписавшихся под обращением к его главе оказались у начальства клиник. Насколько было этично передавать их? Это ведь было просто обращение с просьбой прокомментировать ситуацию.
Вопрос задержания Руслана Бадамшина на рабочем месте тоже вызвал бурную реакцию среди медиков. Я понимаю, если бы он совершил правонарушение. Но его, насколько мне известно, задержали прямо на работе досидеть оставшиеся сутки административного ареста. По-моему, на это профсоюз также должен был отреагировать. Это ненормальная ситуация и очень неприятный прецедент. Хороший микроклимат в отделении — важный компонент нашей работы. Но если к тебе могут прийти прямо во время смены, о чем теперь думать другим? Каждый раз, когда тебя вызывают в администрацию, предполагать, что могут задержать? Как к этому относиться?
За много лет мы привыкли, что профсоюз — это подарки к Новому году и билеты за полцены в театр, хотя он должен выступать защитником медиков, контролировать момент переработок и многие другие. Профсоюз не может работать в одном направлении с администрациями клиник — это претит самой идее организации. Равноправный диалог — это уже более приемлемая форма сосуществования.
Дмитрий Маркелов — хирург с 26-летним стажем. Практически столько же, говорит врач, он состоял в Белорусском профсоюзе работников сферы здравоохранения.
В августе прошлого года он подал заявление на выход из организации. Так же, по его словам, поступили около 60 его коллег из МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии.
— Основной причиной явилось то, что в конфликт с позицией официального профсоюза вступили принципы профессиональной этики, — рассказывает Дмитрий. — Это стало последней каплей.
По словам Дмитрия, и раньше его коллеги по клинике выходили из профсоюза, но для себя он не считал это важным, поскольку «не хотелось портить отношения с руководством».
— Вроде как мы коллеги, все нормальные люди. Но после 9 августа я не мог оставаться в этой организации.
Дмитрий говорит, что у этого решения был накопительный эффект, на который наслоились «пусковые триггеры»: эпидемия COVID-19 и отношение профсоюза к августовским событиям в Беларуси.
— До недавнего времени мы, медики, думали только о своих профессиональных обязанностях. Профсоюз воспринимали как организацию, которая дарит конфеты к Новому году, организует какие-то спортивные мероприятия или предлагает билеты в театр за полцены. Нарушением норм трудового законодательства интересовались единицы — принципиальные люди, к числу которых я себя не относил. Но после мне пришлось почитать многие законы, узнать, что такое коллективный договор и для чего его подписывают, изучить Трудовой кодекс: сколько мы можем работать, как должен оплачиваться наш труд и так далее. И у меня, естественно, возникло много вопросов.
Одним из «пусковых триггеров» лично для Маркелова стало то, что врачей, по его словам, вынуждали и продолжают вынуждать искажать статистику по коронавирусной инфекции.
— Это вызывает серьезный внутренний конфликт и идет вразрез с профессиональной этикой. После первой волны эпидемии «рана» еще была свежа, и на нее наслоились президентские выборы. Да, они не имеют прямого отношения к медицине, но в жизни ты не только врач, но и гражданин. Кто-то был независимым наблюдателем на выборах, у кого-то наблюдателями были знакомые. Все видели, как считали наши голоса. И третьим пусковым механизмом стало насилие, которое случилось после президентских выборов. Опять же первыми с его последствиями столкнулись врачи. И опять услышали ложь о травмах, пострадавших. Все вместе это сложилось, и произошла ситуация, с которой за 26 лет работы я не сталкивался. Не ожидал, что будет такой массовый исход из профсоюза. Если раньше это были единицы, то сейчас — не менее 60 коллег. Я говорю исключительно о своем медучреждении. Мы долго работали за небольшие деньги, дежурили сверх всех возможных норм. Но когда нас стали принуждать обманывать, утаивать, закрывать глаза на все, что происходит, это вызвало еще большее возмущение. Вот это понять не получилось.
С августа 2020 года прошло восемь месяцев. За это время медики, которые вышли из официального профсоюза, решили объединиться и основать собственную организацию, с помощью и в рамках которой они намерены отстаивать свои трудовые права.
Чем будет заниматься независимый профсоюз и как он намерен решать проблемы?
«Панацея» заявила о себе в конце марта 2021 года, когда стала отраслевой организацией в структуре «Свободного профсоюза Белорусского» (СПБ).
— Новые профсоюзы в нашей стране не регистрировались очень давно. «Панацея» не питает иллюзий, что при текущей общественной ситуации нас зарегистрируют как отдельный профсоюз. Поэтому приняли решение, что будем работать внутри уже зарегистрированного профсоюза с перспективой отделения, — объясняет Станислав Соловей, акушер-гинеколог 3-й клинической больницы Минска. — Пока решено действовать в едином ключе с СПБ, поскольку наши цели совпадают.
Почему «Панацея»? Станислав говорит, что медики долго искали название, которое бы ассоциировалось с темой здравоохранения и защиты их трудовых прав.
— Был хороший вариант «Дапамога», но, к сожалению, это название уже занято Белорусским Красным Крестом. Прошло несколько раундов голосования, этот вопрос долго обсуждали. В итоге выбрали «Панацею». Хотя, как шутят в нашем сообществе, мы ее не предлагаем.
Независимый профсоюз медиков ставит перед собой несколько целей, рассказывает Станислав. Во-первых, юридическую защиту медработников, во-вторых, улучшение условий труда, в-третьих, повышение его оплаты.
— По моему мнению, у нас как работников очень мало механизмов защиты своих прав. Сейчас медики не защищены ни от желания начальства продлевать или не продлевать контракт, ни от многих других моментов. Ведь медицина — очень специфическая сфера деятельности, где очень тонкая грань между врачебной ошибкой и осложнениями, которые были, есть и будут, к сожалению. На сегодня любая нежелательная реакция после операции может быть расценена как твоя ошибка. Хотя, например, из тысячи случаев аппендэктомии будет один-два, после которых разойдутся швы — и этого не избежать, как бы качественно ни сделал свою работу хорошо обученный хирург. Пациенты не машины, и не все так просто устроено в организме. Но эти осложнения могут поставить тебе в вину. И это очень легко подать как врачебную ошибку с последующими проблемами: лишением права работать, выплат и так далее.
Еще одна задача, которую ставит перед собой «Панацея», — повышение оплаты труда.
— Обычно для определения среднего заработка в медицине берут в расчет работу на полторы ставки. То есть ты работаешь в полтора раза больше, но это показывается как средняя зарплата, что, естественно, является искажением реальной ситуации. Расчет почасовой оплаты показал бы совершенно другую картину. Плюс есть очень много более локальных вопросов: и по обучению, и по построению системы здравоохранения, которая, очевидно, нуждается в реформировании.
Станислав Соловей говорит, было бы глупо и наивно заявлять о том, что молодой независимый профсоюз в силах решить проблемы, которые накапливались в сфере здравоохранения годами. Врач считает так: первое, что необходимо сделать, — озвучить проблемы.
— У членов «Панацеи» нет иллюзий, что вот мы объединились — и сразу дадим готовое решение. Мы понимаем, что любые реформы в здравоохранении невозможны в отрыве от экономического блока, социокультурных моментов. Но они давно назрели, и молчать об этом дальше невозможно.
— Какие проблемы ваша организация хотела бы и в силах решать прямо сейчас?
— В своей деятельности «Панацея» не затрагивает общественно-политическую ситуацию в стране. Мы работаем сугубо в рамках наших отношений с работодателем. Если у кого-то из коллег появляются проблемы с перепрофилированием, невозможностью пройти переподготовку, сдать на категорию — все это будет решаться по мере обращения к нам.
Например, на данный момент существует относительно вольная трактовка того, как выплачиваются надбавки за работу с пациентами с COVID-19. У нас есть юристы, которые могут проконсультировать и помочь разобраться с этими моментами.
Возможные перебои с поставками средств индивидуальной защиты, непродление контрактов, увольнение сотрудников, переработки и колоссальные нагрузки на медицинский персонал — это все тоже попадает в сферу интересов нашей организации.
Станислав Соловей подчеркивает, что профсоюз работает «исключительно в правовом поле, по законам нашей страны». Решать проблемы, которые могут возникнуть у коллег-медиков, они намерены в первую очередь через оказание юридической помощи.
— В Беларуси уже есть профсоюз работников системы здравоохранения. Он существует более 20 лет, и у него достаточно ресурсов, чтобы решать подобные проблемы. Почему, на ваш взгляд, они все еще не решены?
— Приведу простой пример. Трудовой кодекс запрещает медикам работать 32 часа подряд, поскольку это небезопасно и для здоровья врача, и для самого пациента. К сожалению, мы привыкли так работать, и многие воспринимают это как норму. В том числе и профорг клиники, который согласовывает графики со сменами в 32 часа и ставит под ними свою подпись, хотя это — прямое нарушение трудового законодательства. Мы работаем сверх нормы, но в этом не видят никакой проблемы — наоборот, преподносят как благо.
Я помню недовольство дальнобойщиков и компаний, которые занимаются грузоперевозками, когда для них стали лимитировать максимальное время, сколько они могут находится за рулем. За нарушения их жестко штрафовали, и воспринималось это нововведение в штыки, потому что люди теряли деньги. Но это было сделано не только для защиты самого водителя, но и для людей на дороге. Если человек теряет контроль над машиной, это катастрофа. Равно как и врач: если он допустит ошибку на 30-м часу работы, мне кажется, никому не станет легче, если потом это объяснят тем, что у него такой график.
Сейчас можно найти много научных работ, в которых исследуется, сколько времени человек может работать без потери внимания, в какой момент увеличивается частота неправильных действий и принятых решений. Их нужно учитывать.
Насчет профсоюза работников сферы здравоохранения — ни разу не слышал, чтобы за последний год он заступился за врачей, с которыми не продлили контракт. Или чтобы встал на защиту Артема Сорокина. Можно, конечно, уходить от ответственности и говорить, что этот вопрос лежит в юридической плоскости, профсоюз здесь не имеет права вмешиваться, но можно ведь просто высказать свою позицию, что высококлассный специалист несколько месяцев находился за решеткой, в то время как он мог лечить людей. Профсоюз в любом случае мог бы прокомментировать, чтобы эта ситуация не повторялась.
Нам иногда звонят по телефону в больницу, спрашивают, как себя чувствует человек после операции. Но по сути мы не можем даже подтвердить, что у нас есть такой пациент, что он обращался за помощью. Ведь невозможно проверить по телефону: это родственник, у которого есть юридическое право запрашивать такую информацию, или просто сосед? Соответственно, формально по этому пункту можно привлекать к ответственности всех специалистов реанимации, хирургов.
Для себя я нашел единственный вариант: прошу успокоиться и говорю, что со всеми пациентами в нашем отделении все хорошо. Но, по сути, этот момент — большая юридическая дыра.
— Одна из проблем, которая на виду даже у тех, кто не имеет отношения к сфере медицины, — непродление контрактов врачам, которые высказывают свое мнение. Как этому можно противостоять, на ваш взгляд? В силах ли профсоюз что-то с этим сделать?
— Формально у работодателя есть полное право не продлить работнику контракт, как и у самого работника, если он не хочет работать дальше. Вроде все по закону, но на практике… Без глобального реформирования системы я не вижу выхода из сложившейся ситуации. Условно говоря, если человек отработал в клинике 3−5 лет и он не имеет дисциплинарных взысканий, почему бы не заключить с ним бессрочный контракт, если он этого хочет? Так он защищен от желания работодателя продлевать или не продлевать контракт.
Если убирать всех недовольных, система просто сломается.
И так во многих организациях здравоохранения медики работают с колоссальными перегрузками. И потеря каждого сотрудника, которому не продлили контракт, фатально увеличивает нагрузку на других. Хуже всего, что вымываются медработники среднего возраста. Молодой врач в 23 года вряд ли в состоянии работать автономно. Ему еще нужен наставник, который будет обучать, страховать. Заткнуть дыру выпускниками университета можно, но это сильно ухудшает качество оказания медицинской помощи, что может стоить пациенту здоровья. Плюс сейчас сильно увеличился отток медицинских кадров за границу, что, на мой взгляд, принимает катастрофические масштабы.
— По чему вы судите об этом, кроме общих наблюдений?
— Например, можно просто посмотреть на выпускников моего курса. Многие переехали еще до событий 2020 года в поисках лучших условий работы и оплаты труда. А можно просто взглянуть на состав студентов на курсах немецкого языка — там будет огромное количество медицинских работников.
Даже с учетом локдауна в Европе и закрытых границ идет приличный отток кадров. А что будет, когда границы откроются? Большинство наших контрактов заканчиваются в августе. Да, мы получим большое количество выпускников университетов. Но их еще нужно учить. Вопрос: кто будет этим заниматься?
Сейчас учить иностранный язык стали люди в возрасте 40−45 лет, у которых уже есть семьи, дети. Одно дело, когда мы говорим о переезде специалиста, который три-четыре года назад окончил университет. Но когда об этом задумываются люди, состоявшиеся в жизни и профессии, высококлассные специалисты… Тенденция очень нехорошая.
За последний год медики с незавидной регулярностью подвергались репрессиям. Истории с Артемом Сорокиным, Владимиром Мартовым, которая еще неизвестно чем закончится, не добавляют оптимизма.
— На ваш взгляд, какие условия должны быть созданы для медиков, чтобы они не задумывались о переезде?
— Я в этом плане плохой пример, чтобы судить по себе. Я фанат своей работы, мне очень нравится оперировать, для меня это как оплачиваемое хобби.
В любом случае у человека должно быть чувство уверенности в завтрашнем дне и понимание, что у него есть защита, что любая необоснованная жалоба пациента не обернется серьезными проблемами. Одно дело, когда ты сделал что-то неправильно — и должен отвечать за свои действия. И совсем другое, когда что-то случилось не по твоей воле. Почему мне нравится система медстраховок? Даже если врач ошибся, это автоматически не означает, что его нужно лишать возможности работать. Да, финансовые последствия он должен понести, но лишать профессии? Мы теряем специалиста, а это ограниченный ресурс в текущих реалиях.
Адекватная оплата труда — актуальный вопрос для всей страны. Режет глаза, когда предполагаемый заработок в вакансиях по поиску медсестры или фельдшера сопоставим с оплатой труда продавца и водителя. Я ни в коем случае не принижаю значение любой из профессий, но дифференциация все-таки должна быть, поскольку уровень ответственности другой, как и время, затраченное на подготовку такого специалиста.
По словам Станислава Соловья, членство в независимом профсоюзе не является публичным. Если медработник не хочет афишировать этот момент перед работодателем, он может этого не делать. Сколько человек на данный момент вступило в «Панацею», врач сказать не может. Известно, что в нее на данный момент входят медицинские работники из РНПЦ онкологии и радиологии имени Александрова, РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии, МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии, 3-й городской клинической больницы Минска.
— К сожалению, есть случаи, когда работодателю становится известно о членстве в «Панацее», и тогда это оборачивается ультиматумом: либо ты пишешь заявление по собственному желанию и уходишь по соглашению сторон, либо прекращаешь всякую деятельность и дорабатываешь до конца контракта, либо тебя увольняют с такой записью в трудовой, что дальнейшее трудоустройство оказывается под вопросом.
— Угрозы и ультиматумы за членство в организации, которая помогает отстаивать и защищать трудовые права?
— Формально никаких угроз нет. Но вот, например, за факт подписи открытого обращения после приговора Артему Сорокину во многих клиниках пошло откровенное давление на сотрудников. Насколько мне известно со слов коллег, в некоторых организациях их вызывали на разговор с начальством, где-то звучали завуалированные угрозы, кое-где пугали увольнениями и даже Комитетом госбезопасности.
Белорусский профсоюз работников системы здравоохранения считается независимой организацией, которая защищает наши права перед работодателем, но почему-то фамилии подписавшихся под обращением к его главе оказались у начальства клиник. Насколько было этично передавать их? Это ведь было просто обращение с просьбой прокомментировать ситуацию.
Вопрос задержания Руслана Бадамшина на рабочем месте тоже вызвал бурную реакцию среди медиков. Я понимаю, если бы он совершил правонарушение. Но его, насколько мне известно, задержали прямо на работе досидеть оставшиеся сутки административного ареста. По-моему, на это профсоюз также должен был отреагировать. Это ненормальная ситуация и очень неприятный прецедент. Хороший микроклимат в отделении — важный компонент нашей работы. Но если к тебе могут прийти прямо во время смены, о чем теперь думать другим? Каждый раз, когда тебя вызывают в администрацию, предполагать, что могут задержать? Как к этому относиться?
За много лет мы привыкли, что профсоюз — это подарки к Новому году и билеты за полцены в театр, хотя он должен выступать защитником медиков, контролировать момент переработок и многие другие. Профсоюз не может работать в одном направлении с администрациями клиник — это претит самой идее организации. Равноправный диалог — это уже более приемлемая форма сосуществования.